26 
Марк на мгновение встретился взглядом с отцом и тут же снова отвел глаза в сторону, решив, что лучше не произносить вслух те мысли, которые пришли ему сейчас в голову. А подумал он следующее: «Наверняка существуют другие способы, кроме лести и подобострастия, чтобы защитить тех, кто находится под твоим покровительством, и обеспечить их безопасность. Почему нельзя в данном случае идти по пути истины, как учат философы?»
Юлиан заметил в глазах мальчика все тот же огонек непокорства, хотя теперь он был немного притушен мягкой задумчивостью. И ему неожиданно вновь вспомнилось предсказание Архимеда о том, что однажды судьба всей страны окажется в руках его сына.
— Ты должен обуздать себя. Это самое трудное в жизни, но ты должен сделать это. Настанет день, и ты встанешь у руля того корабля, на который взошел. Ты займешь мое место в Сенате. И тогда тебе понадобится тот урок, который я постарался преподать сегодня. Он — важнее всех уроков литературы, музыки и философии вместе взятых. Научись склонять свою непокорную голову. Или ты погибнешь.
ГЕРМАНИЯ
Глава 3
На дворе стояла середина лета, военные действия были в самом разгаре.
В безлюдной и дикой части принадлежавших хаттам земель простиралась священная долина, считавшаяся обиталищем Водана, грозного бога боевого копья. В этой местности обитали рыжевато-коричневые горные кошки, которые ловко взбирались по песчаным крутым откосам и лазали по возвышавшимся здесь и там соснам. Повсюду чувствовалось мудрое и грозное присутствие божества. Оно ощущалось в пристальных дерзких глазах застывшего над кручей олененка, и в журчании ручья, упрямо пролагающего себе путь по песчаной долине уже несколько тысячелетий. И в ненастном переменчивом небе, южная сторона которого была сейчас ослепительно синего цвета, а северную заволокли хмурые грозовые тучи.
Среди пожухлых высоких стеблей выжженной летним солнцем травы застыл, как завороженный, заяц, привстав на задние лапы. Он был похож на безмолвный знак вопроса, обращенный к вечности. Черные глазки животного вглядывались во что-то неведомое.
Но и сам он служил объектом наблюдения. За ним неотступно и терпеливо следили серые глаза, ясные, как горные озера, чья прозрачная чистота, однако, таит в себе неизмеримую глубину. Это были глаза Аурианы, достигшей этим летом своего шестнадцатилетия. Она сидела верхом на гнедой низкорослой лошадке — пони.
Ауриана натянула бронзовой от загара рукой тетиву лука, который сделал для нее ее отец Бальдемар. Наведя стрелу на цель, она вообразила себя охотящейся кошкой и сосредоточила все свои ощущения на проворных точных движениях собственных рук, умело обращающихся с оружием, которое, словно кошачьи когти, казалось, нераздельно принадлежит ее телу. Она ничего больше не замечала вокруг, кроме палящего солнца и душного летнего зноя. Ее волосы с застрявшими в них кусочками коры и листьев, были зачесаны назад и небрежно заплетены в одну толстую косу. Каштановые волосы Аурианы были под стать масти ее гнедой лошади, что отличало девушку от белокурых и светло-русых соплеменников. Хотя мягкий овал щек и высокий чистый лоб она унаследовала от Ателинды, но все же черты ее лица были жестче и определеннее, чем у матери. На ней была одежда из медвежьей шкуры, скроенная наподобие туники без рукавов, которая делала ее похожей на какого-то мохнатого зверя. Ее шею украшал серебряный римский динарий, подвешенный на ремешке.
В сумке Аурианы уже лежало три добытых ею зайца. Девушка радовалась сегодняшней удачной охоте: Херта будет, может быть, не так грубо обращаться с ней сегодня, если она принесет домой свежую зайчатину. Сладкий запах летних цветущих лугов долетел до Аурианы, навевая дремотный покой, и она совершенно не задумывалась об опасности, которую представляли собой вражеские набеги.
Ауриана хорошо знала, конечно, все эти жуткие истории, которые обычно рассказывали ее соплеменники долгими зимними вечерами, сидя у пылающего очага, — о враждебных хаттам жестоких племенах, приходивших на их земли именно через эту долину, используя ее как ворота для вторжения. Но Ауриана, которая никогда в жизни не попадала в опасные переплеты, была еще по-детски самонадеянна и безоглядно отважна. Имя доблестного Бальдемара служило ей лучшей защитой, более надежной, чем любая крепость. Рыщущие в поисках легкой добычи отряды враждебных племен не осмеливались приближаться к дому вождя хаттов.
26 
