– Понимаю, – сказал Портос, – отлично понимаю. По двести луидоров на брата, это недурно. Но что скажут об этом после?
– Пусть говорят что угодно. Да про нас не узнают.
– Кто же займется раздачей?
– А на что у нас Мушкетон?
– А моя ливрея? – сказал Портос. – Ее могут узнать.
– Он вывернет ее наизнанку.
– Вы, как всегда, правы, мой дорогой! – воскликнул Портос. – Откуда, черт возьми, вечно являются у вас мысли?
Д’Артаньян улыбнулся. Оба друга свернули в первую улицу. Портос постучался в дом направо, а д’Артаньян в дом налево.
– Соломы! – потребовали они.
– У нас нет, сударь, – ответили хозяева, отворившие ворота, – обратитесь к торговцу сеном.
– А где его искать?
– Последние ворота по этой улице.
– Направо или налево?
– Налево.
– А можно в Сен-Жермене достать еще у кого-нибудь соломы?
– Да. У хозяина трактира «Коронованный ягненок» и у фермера Гро-Луи.
– Где они живут?
– На улице Урсулинок.
– Оба?
– Оба.
– Хорошо.
Друзья постарались разузнать адреса второго и третьего так же точно, как и адрес первого. Затем д’Артаньян отправился к торговцу сеном и приобрел у него полтораста связок соломы – все, что у того было, – за три пистоля. Вслед за тем он отправился к трактирщику, где застал Портоса, купившего двести связок примерно за столько же. Наконец, фермер Луи продал им сто восемьдесят связок. Все вместе составило четыреста тридцать связок.
Больше соломы в Сен-Жермене не было.
На эти закупки ушло не больше получаса. Мушкетону дали надлежащие указания и поручили вести эту импровизированную торговлю. Ему было приказано не уступать солому дешевле, чем по луидору за связку. Таким образом, ему вручили соломы на четыреста тридцать луидоров.
Мушкетон только качал головой, ничего не понимая в затее двоих друзей.
Д’Артаньян, взвалив на себя три связки соломы, вернулся в замок, где все, дрожа от холода и клюя носом, с завистью посматривали на короля, королеву и герцога Орлеанского, отдыхавших на своих походных кроватях.
Появление д’Артаньяна вызвало всеобщий смех в большом зале, но д’Артаньян и виду не подал, что заметил насмешки. Он принялся устраивать себе ложе из соломы с такой ловкостью и с таким веселым видом, что глаза разгорелись у всех этих людей, страшно хотевших спать и не знавших, как бы устроиться.
– Солома! – восклицали они. – Солома! Где можно достать соломы?
– Хотите, я покажу? – сказал Портос.
И он проводил желающих к Мушкетону, который щедро раздавал солому по луидору за связку. Нашли, что это немного дорого; но когда очень хочется спать, кто не заплатит двух-трех луидоров за несколько часов крепкого сна?
Д’Артаньян десять раз подряд устраивал и уступал свою постель, а так как предполагалось, что он, как и все другие, заплатил по луидору за связку, то ему менее чем за полчаса перепало десятка три луидоров. К пяти часам утра за связку соломы давали восемьдесят луидоров, но ее уже нельзя было достать.
Д’Артаньян приберег для себя четыре связки. Он запер на ключ комнату, где он их спрятал, положил ключ себе в карман и пошел с Портосом принимать деньги от Мушкетона, который честно, как подобает порядочному приказчику, вручил им четыреста тридцать луидоров, припрятав себе еще сотню.
Мушкетон, не знавший, что творилось в замке, сам дивился, как ему раньше не пришло в голову торговать соломой.
Д’Артаньян положил золото в шляпу и на обратном пути рассчитался с Портосом. На долю каждого пришлось по двести пятнадцать луидоров.
Тут Портос, заметив, что сам остался без соломы, вернулся к Мушкетону; но Мушкетон продал все до последней соломинки и даже самому себе ничего не оставил. Тогда Портос обратился к д’Артаньяну, который благодаря своим четырем связкам заранее предвкушал предстоящее наслаждение и с увлечением готовил себе такую мягкую, пышную и теплую постель, что ей позавидовал бы сам король, если бы он не спал сладко на своей собственной.
Д’Артаньян ни за какие деньги не пожелал разрушить свою постель для Портоса, но за четыре луидора, которые Портос тут же отсчитал ему, согласился разделить с ним свое ложе.
Он положил шпагу у изголовья, пистолеты сбоку, разостлал плащ в ногах, бросил на плащ шляпу и с наслаждением растянулся на хрустевшей соломе. Он начал уже вкушать сладкие сновидения, которые навевали ему нажитые в четверть часа двести девятнадцать луидоров, как вдруг у дверей залы раздался голос, заставивший его вскочить.