Особенно,... 
27 
– О-о-о... – раздался протяжный громкий крик, ее тело содрогнулось от конвульсий, а затем она обмякла и затихла.
Он поцеловал ее в краешек губ и тихо спросил:
– Тебе было хорошо?
Чарльз знал ответ, но хотел его услышать.
– Да... и в то же время мне было стыдно.
– Дурочка... Мужчина должен уметь любым способом доставлять женщине наслаждение.
– А как же ты сам?..
– Боюсь, я не дам тебе отдохнуть и все наверстаю. Хочешь?
По его тону она поняла, что Чарльз вовсе не шутит.
– Как, опять?
– Да, – напряженно улыбнулся он, осознавая, что не встанет с этой кровати, если не овладеет ею.
Коленом раздвинув ей ноги и помогая себе рукой, Чарльз несколько раз провел головкой члена по скользкой розовой плоти, раскрывшейся для него, а потом медленно двинулся внутрь.
– Господи! – простонал он, достигнув предела. – Как несказанно хорошо!
На этот раз Чарльз брал ее нарочито медленно, как бы растягивая удовольствие. Плавно и постепенно погружался и, словно дразня, уходил прочь, чтобы тут же начать все сначала. Громким криком отзывалась она на каждый его посыл, будивший в ней страсть, каждой клеточкой тела льнула к нему, с нетерпением поджидая тот последний миг, когда они сольются в экстазе.
Так и получилось. Они пришли к нему одновременно. Оглушительный, всепоглощающий, ни с чем не сравнимый восторг! И в этот миг Меррей понял, что Даниэлла – та самая, единственная на свете женщина, которая создана для него...
Как это могло случиться?..
Задав себе столь глупый вопрос, Даниэлла тут же отмела его. Она прекрасно знала как. А вот чего не понимала – так это почему все произошло?..
Из зеркала в ванной на нее смотрело осунувшееся лицо: глаза ввалились, губы синие – совсем не контролировала себя, закусывая их, или отметины оставил он?.. Размышляй, не размышляй – вывод один: сама пустила в свою постель человека, которого едва знала, и виниться теперь нечего!
Даниэлла стиснула зубы.
Сожалеет ли она о том, что, сохранив до двадцати восьми лет целомудрие (даже не сделав попытки сойтись ни с одним из знакомых мужчин), вдруг отдалась человеку, для которого, возможно, это лишь эпизод и не более? С уверенностью ответить на такой вопрос Даниэлла не могла. И вообще она еще не до конца пришла в себя после вчерашнего.
Весь ее прежний опыт, казалось, напрочь перечеркивал саму возможность оказаться в подобной ситуации. Различные истории, которые приходилось ей слышать от подруг, породили у нее довольно циничное представление о сексе и его последствиях. И хотя некоторые из поклонников пытались изменить взгляды Даниэллы на сей счет, их назойливые попытки залезть под юбку, их суетливо шарящие потные руки вызывали в ней только отвращение.
Чарльз Меррей непонятным образом все изменил.
С того мгновения, как только он впервые прикоснулся к ней, как потом властно завладел ее губами, она потеряла способность мыслить здраво. В ней забурлили чувства, о существовании которых она даже не подозревала. И вместо того, чтобы взять себя в руки, Даниэлла, упоенная страстью, потеряла голову.
Боже мой, вдруг подумала она, похолодев. Ведь я даже не знаю, как с ним связаться! Он уехал так же неожиданно, как и появился! Мысль о том, что, возможно, больше никогда в жизни она его не увидит, привела ее в ужас.
Правда, Чарльз обещал позвонить, но ведь это, в конце концов, только слова. Когда на рассвете он надевал рубашку и застегивал ремень на брюках, Даниэлла пребывала в сладостной прострации, в состоянии любовного блаженства и готова была поверить любому его слову. И лишь сейчас начала прозревать, вернее, осознавать, насколько безрассудный поступок совершила: ведь может забеременеть!
Она помрачнела. Чарльз обошелся без презерватива, а ей и на ум не пришло позаботиться о предохранении, да и не держала никаких таблеток в доме, потому что они были без надобности... Значит, если влипла, станет очередной матерью-одиночкой? Еще одной статистической единицей? Одной из тех несчастных бедняжек, о судьбе которых она изредка с сочувствием размышляла, уверенная, что чаша сия ее-то уж точно минует.
Правильно подмечено – никогда не говори «никогда»!
В кухне, машинально готовя себе кофе, Даниэлла взглянула на часы и застонала от досады. В девять она должна была везти мать в больницу, и вот уже на тридцать пять минут опоздала. Теперь не избежать скандала! Впрочем, гораздо больше ее пугал не материнский гнев, а то, что та обратит внимание на ее лицо с явными отпечатками бурно проведенной ночи.
27 
