41 
– Не говори так! Это неправда!
– Надеюсь, – тихо проронила Валери. – Но уже слишком давно я не чувствовала, что могу любить кого-то так сильно, глубоко, так необыкновенно, как описывают поэты, – она вновь провела щеткой по волосам.
– А Эдгар? – допытывалась Розмари.
– Мне он нравится. Мне с ним приятно и весело, и славно, он сумел вернуть мне мою прежнюю жизнь, и ему нравится баловать меня, – она поднялась и оправила платье, оглядывая себя в зеркале. – Эдгар живет в чудесном мире, мама, где никто не заботится о хлебе насущном. Он меня любит, и он о нас позаботится. Разве это не здорово, и чего еще ждать от мужчины?
Розмари предпочла не заметить горькую иронию, звучавшую в словах Валери.
– Тебе следует полюбить его, – сказала она решительно, давно уверившись в мыслях, что Валери не просто хорошо, но и необходимо выйти за него замуж. – Каким бы он ни был, это то, что тебе нужно.
Триста человек пришли на устроенный Вимперами вечер в «Плаце», чтобы поужинать, потанцевать и распрощаться перед тем, как отправиться в странствия на летние месяцы.
Валери была затянута в алый шелк, обнажавший ее плечи и бросавший на ее лицо блики, придававшие ей почти счастливое выражение. Мать Эдгара одолжила ей для этого вечера свои украшения, зная, что Валери пришлось продать свои, так что Валери сияла бриллиантами и рубинами, рассыпанными по ее шее и блестевшими в ушах. Все уверяли ее, что она будто бы заново родилась, что с ними вновь их прежняя, настоящая и великолепная Валери.
В одиннадцать вечера, когда гости расселись за круглые столы, чтобы закончить кофе с крем-брюле, Эдгар поднялся за столиком, где сидели его родители и он с Валери, а в оркестре громко прозвенели фанфары, призывавшие к тишине.
– У меня есть объявление, – сказал он.
Валери, протестуя, быстро дотронулась до его руки. Они не обговаривали этого заранее. Такое решение они должны были принять вместе.
Но Эдгар не обратил на ее жест никакого внимания – впервые за шесть месяцев.
– Это даже не совсем объявление, – продолжал Эдгар. Голос его был слышен за всеми тридцатью столиками. Звучавший мощно, он был преисполнен ложной патетики и того драматизма, от которого он уже не мог избавиться.
– На самом деле это просьба. Я решил обратиться прямо здесь, потому что здесь собрались наши друзья, и наши семьи тоже здесь, а сейчас к тому же конец сезона, когда все мы строим планы на будущее.
Моя дорогая Валери, я принял решение сказать об этом прямо здесь, не спросив у тебя разрешения, и это, наверное, задевает тебя, но я обещаю тебе здесь и сейчас, что это последнее мое решение, которое я принимаю без тебя. Я обдумывал слова, которые собираюсь произнести, с шестнадцати лет, прошло столько времени, я терял надежду, но вот настала минута, а мои слова просто требуют величественной и торжественной обстановки. Я мог бы произнести их в любой момент в эти полгода, – я знаю, и ты сама тоже знаешь, что все ждали, чтобы я произнес их, но мне казалось очевидным, надеюсь, что и для тебя тоже, что единственный способ подчеркнуть важность настоящей минуты, – это произнести их перед свидетелями, произнести их во веки вечные.
Он стоял прямо и гордо оглядывал гостей. Шепот удивления и одобрения прошелестел по зале. Раздосадованной Валери хотелось рассмеяться, но в ней поднималось негодование; она заметила, как пожирает ее глазами Розмари. «Мне нужно остановить это, это же цирк, да и только», – подумала она, вновь коснувшись руки Эдгара. Но вдруг убрала ее. Она не могла сделать этого, не могла устыдить его на глазах его семьи и друзей. Да и какая, в сущности, разница: так или иначе, а она выйдет за него замуж; и если он собирается сделать ей предложение перед собравшимися в «Плаце» тремястами свидетелями, почему это должно ее раздражать?
Голос Эдгара, громкий, хорошо поставленный, вновь зазвучал, хотя и не без легкой робости, когда он столкнулся с ней взглядом.
– Валери, я люблю тебя. Я люблю тебя, я обожаю тебя почти всю мою жизнь. Как только я впервые увидел тебя, мне захотелось заботиться о тебе, и я хочу всего себя посвятить тому, чтобы сделать тебя счастливой. Твои желания станут отныне моими, твои радости, твой мир будут принадлежать и мне. А мое сердце всегда принадлежало тебе. Валери, любовь моя, моя дорогая, чудесная Валери, я прошу тебя стать моей женой.
Эхо патетического монолога Эдгара прокатилось по бальному залу, рокот его голоса докатился до танцевального зала и даже до кухни, где повара и официанты стояли и слушали его. За столами кто-то начал аплодировать, остальные подхватили, гости встали, и вскоре бальный зал наполнился аплодисментами и поздравлениями, счастливыми возгласами и пожеланиями счастья и любви.
41 
