Имя ребенка – Лев…

• Имя ребенка – Лев,
• Матери – Анна.
• В имени его – гнев,
• В материнском – тишь.
• Волосом он рыж
• – Голова тюльпана! —
• Что ж, осанна! —
• Маленькому царю.

• Дай ему Бог – вздох
• И улыбку матери.
• Взгляд – искателя
• Жемчугов.
• Бог, внимательнее
• За ним присматривай:
• Царский сын – гадательней
• Остальных сынов.

• Рыжий львеныш
• С глазами зелеными,
• Страшное наследие тебе нести!

И вот это пророчество сбывалось: родословная «гумильвенка» и впрямь оказалась «страшным наследством».

…10 марта 1938 года последовал новый арест… Тут уже начались пытки… Я просидел под следствием в Ленинграде во внутренней тюрьме НКВД на Шпалерной и в Крестах 18 месяцев. Отсюда меня отправили на Беломорканал с десятилетним приговором. Вскоре меня везли обратно в Ленинград, так как этот приговор был отменен и статья была заменена на более строгую… – террористическая деятельность. Меня таким образом возвращали на расстрел. Но пока меня возили туда-сюда, из органов убрали Ежова. В следствии многое переменилось. Бить перестали… Вскоре мне принесли бумажку – приговор: 5 лет.

Лев Гумилев.

Из интервью для юбилейного (1989) номера журнала «Звезда»

Как ни велико было страдание, но после приговора Анна Андреевна перевела дух: она боялась страшного эвфемизма: «Без права переписки…», то есть расстрела. Пять лет каторги в условиях 1939-го (после гибели ближайших друзей – Осипа Мандельштама, Бориса Пильняка, Всеволода Мейерхольда) казались чуть ли не милостью Божией. И опять пошли стихи.

Памяти Пильняка

• Все это разгадаешь ты один…
• Когда бессонный мрак вокруг клокочет,
• Тот солнечный, тот ландышевый клин
• Врывается во тьму декабрьской ночи.
• И по тропинке я к тебе иду.
• И ты смеешься беззаботным смехом.
• Но хвойный лес и камыши в пруду
• Ответствуют каким-то странным эхом…
• О, если этим мертвого бужу,
• Прости меня, я не могу иначе:
• Я о тебе, как о своем, тужу
• И каждому завидую, кто плачет,
• Кто может плакать в этот страшный час
• О тех, кто там лежит на дне оврага…
• Но выкипела, не дойдя до глаз,
• Глаза мои не освежила влага.

1938

Фонтанный Дом. Ночь

Лев Гумилев. Начало тридцатых годов.

Подражание армянскому

• Я приснюсь тебе черной овцою
• На нетвердых, сухих ногах,
• Подойду, заблею, завою:
• «Сладко ль ужинал, падишах?
• Ты Вселенную держишь, как бусу,
• Светлой волей Аллаха храним…
• И пришелся ль сынок мой по вкусу
• И тебе и деткам твоим?»

1939

Годовщину последнюю празднуй…

• Годовщину последнюю празднуй —
• Ты пойми, что сегодня точь-в-точь
• Нашей первой зимы – той, алмазной —
• Повторяется снежная ночь.

• Пар валит из-под царских конюшен,
• Погружается Мойка во тьму,
• Свет луны как нарочно притушен,
• И куда мы идем – не пойму.

• Меж гробницами внука и деда
• Заблудился взъерошенный сад.
• Из тюремного вынырнув бреда,
• Фонари погребально горят.

• В грозных айсбергах Марсово поле,
• И Лебяжья лежит в хрусталях…
• Чья с моею сравняется доля,
• Если в сердце веселье и страх.

• И трепещет, как дивная птица,
• Голос твой у меня над плечом.
• И внезапным согретый лучом,
• Снежный прах так тепло серебрится.

9 – 10 марта 1939

С Новым годом! С новым горем…

• С Новым годом! С новым горем!
• Вот он пляшет, озорник,
• Над Балтийским дымным морем,
• Кривоног, горбат и дик.
• И какой он жребий вынул
• Тем, кого застенок минул?

• Вышли в поле умирать.
• Им светите, звезды неба!
• Им уже земного неба,
• Глаз любимых не видать.

13 января 1940

Подвал памяти

• Но сущий вздор, что я живу грустя
• И что меня воспоминанье точит.
• Не часто я у памяти в гостях,
• Да и она меня всегда морочит.
• Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
• Мне кажется – опять глухой обвал
• За мной по узкой лестнице грохочет.
• Чадит фонарь, вернуться не могу,
• А знаю, что иду туда, к врагу.
• И я прошу как милости… Но там
• Темно и тихо. Мой окончен праздник!
• Уж тридцать лет, как проводили дам,
• От старости скончался тот проказник…
• Я опоздала. Экая беда!
• Нельзя мне показаться никуда.
• Но я касаюсь живописи стен
• И у камина греюсь. Что за чудо!
• Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
• Сверкнули два живые изумруда.
• И кот мяукнул. Ну, идем домой!
• Но где мой дом и где рассудок мой?

18 января 1940

  77