— Вот это по-нашему, подруженция. — Галина покровительственно похлопала Нину по плечу. — А я думала, ты насовсем во вражеский стан перекочевала. Ну и как, снится тебе ночами твоя младшая сестричка в смирительной рубашке и на каменном полу темного подвала?
Угольцев видел, как Нина, выпив с отвращением водку, закрыла лицо руками и вся сжалась в комок.
— Снится, — сказала она чужим низким голосом. — Помоги мне забрать ее оттуда. Не могу я больше. Не могу.
— Ха, ты думаешь, оттуда выходят через парадную дверь и по ковровой дорожке? Блин, ты так думала?
— Но ведь ты в хороших отношениях с главврачом. Я сама видела, как он…
— Ладно, подруженция, никому не интересно, что ты там видела. — Галина протянула было руку, намереваясь положить ее на плечо Угольцеву, как вдруг отдернула ее. — Нет, папашка, ты не хочешь меня, а навязываться я непривычная. И так от вашего брата отбоя нету.
— Вы хотите сказать, что ваша младшая сестра лежит в психиатрической лечебнице? — прерывающимся голосом спросил Угольцев и попытался отнять от лица руки Нины. — Отвечайте: это правда?
— Да, — прошептала она и еще сильнее сгорбилась. — Но я заберу ее оттуда. В самое ближайшее время.
Угольцев резко встал.
— Поехали.
— Куда ты собрался, папашка? Сперва допей свою водяру, а уж потом вали на подвиги.
— Я сказал — поехали. Надевай штаны, — велел он Галине. — Живо.
— Видела я таких командиров в шлепанцах и с петлей на… — Галина беззлобно выругалась. — И вообще, я какала на тебя колечками, папашка.
Она встала и демонстративно повернулась к нему задом. Он схватил ее за руку, резко вывернул. Галина вскрикнула от неожиданной боли.
— Говори адрес. Быстро.
Она глядела на него совсем не испуганно.
— Она тебе что, родней приходится?
— Не твое дело. Адрес.
— Папашка, ты опоздал. Но адрес я тебе скажу, если ты так напрашиваешься. Садись в свой драндулет и выруливай на Московскую. Второй поворот налево, еще раз налево и прямо до упора. Горького, шестьдесят пять. Если вдруг заблудишься, тебе каждый покажет, где у нас «февралики» живут. Но ее там уже…
Угольцев не мог слышать последних слов Галины — он бросился к двери, опрокинув по пути табуретку и пустое ведро, чертыхнулся, споткнувшись о порог.
— Нет, больную Берестову вы увидеть не сможете, даже если вы сам Господь Бог, во что я почти готов поверить. — Симкин вполне дружелюбно улыбался Угольцеву. — Могу вам сказать одно: состояние ее здоровья не внушает мне ни малейших опасений.
— Тогда тем более вы должны разрешить мне повидать мою племянницу Марусю. Вот увидите: она мне страшно обрадуется.
— Ни минуты в этом не сомневаюсь, Павел Герасимович. Увы, в нашей клинике крайне строгие порядки. Мы даже родную мать и сестру к ней не пускаем.
— Послушайте, Борис Львович, давайте не будем ломать друг перед другом дешевую комедию. Я всегда привык добиваться того, чего хочу. В настоящий момент я очень хочу увидеть Марусю Берестову.
— Я сам хотел бы поглядеть на нее хотя бы одним глазком. — Симкин лукаво подмигнул Угольцеву. — Говорят, ужасно сексапильная девчонка.
— Вы хотите сказать…
— Ничего я не хочу сказать. Тем более что все случилось в мое отсутствие. Ну и слава Богу, скажу я вам, хоть они у нас с вами и разные. Выпьете рюмку коньяка?
— Пожалуй, да. — Угольцев несколько раз прошелся из угла в угол тесного кабинета главврача. — Но ее близкие, судя по всему, уверены, что она лежит у вас в клинике.
— Совершенно верно. Надеюсь, вы не станете убеждать их в обратном. По моему впечатлению, вышла жестокая и некрасивая история. — Симкин брезгливо поморщился. — Мне кажется, мать, сама того не сознавая, решила отомстить собственной дочери за то, что ее в этой жизни очень мало любили. Все та же библейская притча о праведных и грешных, только на современный манер. Ну что же, выпьем за то, чтобы в нашем мире, который не может существовать как без тех, так и без других, всегда сохранялся здоровый баланс.
— Где же мне теперь искать ее? — вырвалось у Угольцева.
Симкин пожал плечами.
— Если вам придет в голову идея, советую держать ее в секрете. От меня в том числе… Я, как вы понимаете, официальное лицо.