Особенно,... 
118 
– О! Боже! Лили, что случилось? – воскликнула Сибилла. – Что произошло?
– Гас, – простонала Лили и залилась слезами.
– Гас? Гас Эмери? Изнасиловал тебя?
Лили кивнула и без чувств рухнула на пол.
– О, во имя всего святого, – взорвалась от негодования Сибилла, – почему люди такие грубые скоты?
Лили должна была уступить охотно и страстно. Гас должен был лишь разжечь в ней страсть, а вовсе не избивать и насиловать. Она планировала, что все выльется в элементарное совращение, которое толкнет Лили в поисках утешения и совета обратно в объятия Сибиллы, особенно после того, как Гас уедет в Лос-Анджелес, бросив ее. Она и предположить не могла, что все выльется в грязное изнасилование, которое породит эмоции, к укрощению которых Сибилла была попросту не готова и которые уже привели к кризису, начавшемуся со слез и обморока. Можно подумать, что перед ней разыгралась сцена из немого кино двадцатых годов.
– Лили, – проговорила Сибилла, опускаясь перед ней на колени. – Мне не донести тебя, тебе придется идти самой.
Через мгновение Лили пошевелилась и открыла глаза.
– Что? – спросила она.
Сибилла помогла ей встать и повела ее, шатающуюся, в темную гостиную.
– Дай мне твой плащ, – сказала Сибилла.
Лили отрицательно покачала головой. Пожав плечами, Сибилла усадила ее на один из диванов. Затем зажгла все лампы.
– Слишком ярко, – прошептала Лили.
Сибилла выключила половину ламп и села рядом на валик дивана.
– Что произошло?
– Он… – Лили не могла вымолвить это слово, – принудил меня. Я сопротивлялась, в самом деле, Сибилла… Просто у меня не хватило сил. Но самое страшное…
Она отвернула голову в сторону:
– Самое страшное в том, что буквально накануне… за день до случившегося… я сама мечтала заниматься с ним любовью. Я не хотела этого, когда он начал… когда положил руку… когда я поняла…
Ее зубы дробно стучали, стиснув челюсти и крепко сжав руки на коленях, она молчала около минуты.
– Но это не важно, не важно, важно лишь то, что было раньше, то, что я сама хотела близости с ним.
– Но не поддалась? – проговорила Сибилла.
Лили покачала головой.
– Нет. Тогда он даже не целовал меня.
– К чему же тогда беспокоиться сейчас?
Лили открыла и беззвучно закрыла рот, слова словно застряли в горле. Она смотрела на Сибиллу, как на постороннего человека.
– Неужели ты не понимаешь?
– Пытаюсь, – Сибилла с трудом сдерживала резкие слова, готовые сорваться с языка. Но сразу же взяла себя в руки.
– Хотела бы, – вкрадчиво проговорила она. – Лили, я хочу помочь тебе. Ты правильно поступила, что пришла сюда; здесь ты всегда желанна. Сегодня ты останешься ночевать у меня; будешь жить со мной, сколько захочешь. Не надо ни о чем беспокоиться. Я позабочусь о тебе.
Под убаюкивающие звуки голоса Сибиллы дрожь, бившая Лили, улеглась.
– Можно чашечку чая? – попросила она.
– Ну конечно, идем на кухню, посидим там, и ты мне расскажешь все, что ты думаешь. Ты можешь смело рассказать мне обо всем, я пойму. Я дам тебе все, в чем ты нуждаешься, никто кроме меня тебе не нужен. И никогда не будет нужен. Я единственная, кто нужен тебе!
– Да, – проговорила Лили.
Ей смертельно хотелось спать. Все тело болело и ныло. Хотя она долго мылась и приняла такую горячую ванну, что вся кожа у нее покраснела, несмотря на то, что она смазала мазью все раны, ужасное жжение между ног не прекращалось. Она ощущала себя несмываемо грязной; ей казалось, что все знают о ее грехе – она была подобна вещи, с которой в магазине содрали упаковку и выставили на полку для всеобщего обозрения.
– Расскажи, как это произошло, – продолжала настаивать Сибилла. Они сидели на кухне за длинным столом одна против другой, ожидая, пока закипит чайник.
– Он пришел к тебе домой?
Лили закрыла глаза:
– Я не могу… не сейчас.
– Скажи мне, – настойчиво проговорила Сибилла и напряженно подалась вперед, – я хочу услышать обо всем.
– Нет, извини, Сибилла, я не могу. Не сегодня. Я очень хочу спать.
– Не хочешь чая?
– О, наверное, хочу. А потом я могу пойти спать?
– Конечно, можешь поступать как захочешь. Тебе ничего не нужно делать до самого воскресенья. Мы найдем какую-нибудь старую проповедь; никто не заметит…
– Воскресенье? Сибилла, я не могу читать проповедь в воскресенье. Не проси меня об этом.
Рот Сибиллы приобрел резкие очертания; глаза сузились и стали жесткими. У нее хватает своих забот и без истерик Лили. Чайник зашумел. Быстро встав, она подошла к плите.
118 
