– Я прочитал несколько поварских книг, – сказал Ник с улыбкой. Ему хотелось продлить мгновения, когда воспоминания объединяли, а не разлучали их. – Ты, наверное, тоже, раз научилась готовить.
Валери рассмеялась.
– Пока не попробуешь – не узнаешь. Но, думаю, мы можем доверять друг другу. Привези белого вина, пожалуйста. С нетерпением жду вечера.
Валери по-прежнему работала над своими четырехминутными вставками для «Взрыва», одновременно проводя изыскания для полнометражного репортажа о Грейсвилле. Кроме того, она начала трудиться в отделе исследований над другой темой, о выдающемся помощнике с уголовным прошлым важного политического деятеля. Скатигера был отодвинут на нижнюю строку в перечне возможных объектов. Никто не вспоминал о нем; все хотели, чтобы эта тема мирно почила в бозе и не причиняла неудобств. Тем не менее Валери испытывала разочарование и ощущение, словно у нее украли любимое дитя: ее идея, ее материал, ее сценарий… и ничего… ничего, что можно было бы показать зрителю. «С Грейсвиллем все будет иначе, – подумала она. – Уж я выжму кое-что из этого. И из Лили».
Лили, Грейсвилль, Сибилла. Странное сочетание. Работая за своим столом после разговора с Ником, Валери задумалась, какое отношение имеет Сибилла к совету директоров Фонда «Час Милосердия». Как могла она требовать созыва совещания, если, с ее слов, единственная ее связь с правлением Фонда состояла в том, что ее наняли для выпуска двух еженедельных программ с участием Лили.
«Ну а что если этим в действительности занималась не Сибилла?» – подумала Валери. Она взяла карандаш и принялась катать его между пальцами. Сибилла лично не принимала участия ни в одной из программ, выпускаемых ее компанией. Всю работу выполняли Эл Славин и Гас Эмери.
Валери сняла трубку и позвонила в компанию «Сибилла Морган Продакшнз». Похоже, ей никогда не забыть этот номер телефона. На просьбу позвать Эла Славина оператор телефонного узла сказал, что он больше не работает.
– Он теперь в Си-Эн-Эн в Атланте.
Валери перезвонила ему туда.
– Привет, Валери, – ответил Эл, – рад тебя слышать. Все в порядке? Чем могу помочь?
– Я подумала, не можешь ли ты просветить меня относительно шоу с участием Лили?
– Все, чем могу. Как она поживает? Здесь мы смотрим ее программы; она неплохо держится.
– Да, – сказала Валери. – Эл, Сибилла имеет какое-нибудь отношение к Грейсвиллю?
– Насколько я знаю, нет. Не думаю, чтобы она была им нужна, судя по тому, как она обложила их ценами…
– Что ты имеешь в виду?
– Она дерет с них в три раза дороже. Мы молчали – не наше дело, но у меня всегда было неспокойно на душе; понимаешь, грязное дело по отношению к религиозной организации.
– А каков обычный доход? – спросила Валери.
– Дело не в этом, здесь другая ситуация. Фонд «Час Милосердия» – единственный заказчик, нанявший нас для выпуска своих программ. Остальное время мы снимали собственные ролики и затем продавали их как тринадцатинедельные сериалы или что-нибудь в этом роде. Фонд был единственным, на кого мы работали.
После беседы с Элом Валери сделала пометку в блокноте рассказать об услышанном Нику. «Ничего противозаконного, – подумала она, – как и обычно случалось при изучении деятельности Фонда. Сибилла вправе устанавливать любые цены, следовательно, можно только сказать, что Фонд поступает глупо, раз платит».
Валери пыталась продолжить работу, но никак не могла сосредоточиться, и наконец, на час раньше обычного, пошла домой. Нужно было готовиться к обеду.
Валери научилась готовить простые блюда, а Ник научился выбирать вина со сложным букетом, и вот теперь, за десертом, сидя за отделанным под старину столом, привезенным Розмари, в заставленной до невозможности различной мебелью полугостиной-полустоловой, они подняли бокалы друг за друга.
– За успехи, – сказал Ник, – обед был великолепным.
– И вино замечательное, – бокал Валери коснулся его бокала.
Лили увидела, как они смотрели друг на друга, как они наклонились один к другому, совершенно не замечая этого, и отвела глаза. Нет, у нее не будет ничего подобного. Никто никогда не будет любить ее так, как Ник, несомненно, любил Валери.
Чед заметил печальный изгиб губ Лили и старался придумать, что бы сказать, чтобы развеселить ее. «Она очень хорошенькая, – подумал он, – хотя и не такая эффектная, как Валери». У нее не было улыбки, как у Валери, и она не обладала ее умением пробуждать в собеседнике чувство собственного достоинства и значимости. Тем не менее Лили была милой и хорошей, только ужасно тихой. Ее одежда была велика ей и сидела мешком; «может быть, из-за этого она такая грустная», – решил Чед. Он прикинул, о чем бы ее спросить и остановился на еде.